А.Герасимова "О "РАЗГОВОРАХ" ЛИПАВСКОГО"
О "РАЗГОВОРАХ" ЛИПАВСКОГО
Леонид Савельевич Липавский (1903 - 1941) начинал как поэт. Известны его ранние стихи, вложенные в коллективное письмо А.А.Блоку (1921, вместе с А.Введенским и В.Алексеевым, ЦГАЛИ, N 55, оп. 1, ед. хр. 119), причем в этом контексте стихи Липавского производят впечатление наиболее литературно грамотных. Позднее Липавский был принят "подмастерьем" в Цех поэтов и печатался в его изданиях (Диалогическая поэма. - Альманах Цеха поэтов. Кн. 2-я. Пб., 1921, сс. 52-55; "Солнце запало в чужие страны...", "Слушай тягу, да!.." - Цех поэтов (сб.), кн. 3. Пг., 1922, сс. 13-15). Вскоре он, однако, перестал писать стихи, во всяком случае, печатать их - возможно, потому, что принадлежал к тому типу литературно одаренных людей, у которых потребность создавать художественный текст перекрывается потребностью оценивать созданное, равно нелицеприятно и свое, и чужое. Я.С.Друскин в своем известном мемуарном эссе "Чинари" писал, что еще в гимназической литературной группе (с Введенским и Алексеевым) "Липавский был не только поэтом, но и теоретиком группы, руководителем и главой-арбитром их вкуса. (...) У него была редкая способность, привлекавшая к нему многих, - умение слушать. (...) Мнением его интересовались, с ним считались, но в то же время его боялись. Он сразу находил ошибки и недостатки в том, что ему говорили, и что давали читать" ("Аврора", 1989, N 6, с. 104).
В результате основной частью творческого наследия Липавского являются "Разговоры" (неоднократно публиковавшиеся в отрывках, полностью - в печати) - запись бесед в кругу "чинарей" в 1933 - 1934 гг. Помимо "Разговоров", сохранилось небольшое число трактатов. Один из них, самый крупный - "Теория слов" - представляет собой изложение самобытной теории образования и функционирования слов языка. Другие тексты, меньшие по объему - главным образом свободные размышления на естественно-научные темы, причем автор старается как можно меньше прибегать к существующим теориям и как можно ближе держаться к непосредственным человеческим ощущениям. В "Разговорах" сам Липавский говорит об этом так: "Когда подумаешь, сколько поколений было до тебя, сколько людей работало и исследовало, когда видишь толщину энциклопедического словаря, проникаешься уважением. Однако это неверно. Производное и второстепенное исследовано со страшной подробностью, главное неизвестно точно так же, как тысячи лет назад. (...) наука уже давно не смотрит прямо, а ощупывает, изучает по мелочам и косвенно. Очевидно, потому что до сих пор, когда смотрели, ничего не видели. И понятно, почему. Ведь все принимали время, пространство, предметность мира за что-то данное, неразложимое, о чем и говорить не стоит, а надо считаться с таким, как все это есть. Это было искажение в самом начале, закрывавшее все пути. (...) Были взяты уже неправильно завязанные узлы и вместо того, чтобы их развязывать, пошли плести дальше. Сейчас, как и всегда, надо начинать с самого начала (...) Сейчас надо задавать вопросы прямо, помня, что данные для ответа найдутся, если хорошенько присмотреться". Об этом почти прутковском стремлении "смотреть в корень" говорят сами названия трактатов: "Время", "Головокружение", "Исследование ужаса", "Объяснение времени", "Последовательности", "Созерцание движения", "Строение качеств"... (все эти тексты хранятся в ОРиРК ГПБ им. М.Е.Салтыкова-Щедрина, ф. 1232, фонд Я.Друскина). Интересно, что за процитированным высказыванием Липавского в "Разговорах" следует размышление Введенского о том, "можно ли на это ответить искусством"; ведь художественные тексты обэриутов - те же трактаты об основах бытия, что и философские исследования Друскина или Липавского, только исследование выполняется иными средствами.
Тетрадь "Сны" - одна из попыток осуществить чинарскую идею "проследить искусственно сны", которую обсуждают, в частности, Друскин и Липавский в "Разговорах". Тема сна и сновидения, в высокой степени характерная для модернизма, была, безусловно, актуальна и для круга обэриутов и чинарей, с их интересом к промежуточным, "сумеречным" состояниям сознания. Записи снов и размышления об их значении встречаются у Хармса, сновидение - едва ли не основное "агрегатное состояние" условных персонажей Введенского, роман Конст. Вагинова "Гарпагониана" в ранней редакции назывался "Собиратель снов", у Друскина есть целая книга "Сон и Явь", которая началась с фиксирования сновидений, главным образом построенных на встречах и беседах с друзьями - "чинарями", ушедшими к тому времени в мир иной.
"Сны" - не исключение в ряду текстов Липавского, имеющих в виду непредвзятый анализ непосредственно наблюдаемых и ощущаемых фактов. Порой автор констатирует "непонятность" там, где наше избалованное непреложностью психоанализа сознание подсказывает сразу несколько банальных расшифровок. Но Липавского это не устраивает: "в таком виде сон не открывает ничего нового". Было бы смешно предположить, что Липавский не был знаком с основами фрейдизма, который, как известно, был чрезвычайно популярен в России предшествующего написанию "Снов" периода. Однако, анализируя свои достаточно"понятные" сны, он с завидным постоянством игнорирует такие привычные, кажущиеся незаменимыми клише, как "эдипов комплекс", "страх кастрации", "фаллический символ" или "вытеснение", пытаясь, как и всегда в своей работе, идти собственным путем.
Тетрадь начинается с жалобы на то, что "сны не хотят выдавать своей тайны и сразу уходят в забвение"; предпринятая попытка "принудить их к откровенности" не имеет отчетливого завершения, но заканчивается весьма закономерно, как обычно заканчиваются такого рода эксперименты: автору начинает сниться, будто он видит сны и проникает в их тайный смысл. Видимо, этот тайный смысл и есть самая важная часть трактата; и то, что эта часть остается за кадром, рождает красивый, вряд ли запланированный эффект "открытого финала".