БИГ СУР

Перевод с американского А.Герасимовой

15

Можно сказать что я впервые с ужасом осознал что это на самом деле такое - быть японцем - Быть японцем и потерять веру в жизнь, быть мрачным как Бетховен и сверх того еще японцем, за всем этим стоит мрачность Басе, громовая грозовая хмурь Исса или Шики, на коленях в снегу с поникшей головой, коленопреклоненное забвенье всех древних коней тысячелетнего праха Японии.

Он сидит на скамейке глядя в землю и на вопрос Дэйва: "Скоро поправишься, Джордж?" отвечает просто: "Не знаю" - По-настоящему это значит "Мне все равно" - Всегда такой расположенный ко мне, сейчас он почти не обращает на меня внимания - Он слегка нервничает: другие больные, солдаты-ветераны, увидят что к нему приехала компания драных битников, в том числе Джоуи Розенберг который скачет по траве, с искренним восхищением разглядывая цветочки - А маленький аккуратный Джордж, всего 5 футов 5 дюймов и сверх того несколько фунтов, такой чистенький, с мягкими как перышки детскими волосами и изящными руками, просто смотрит в землю - И отвечает как старик (а ему всего 30) - "Я думаю все эти разговоры о Дхарме, насчет того что все есть ничто, просто проникли в мои кости" - предполагает он, и я содрогаюсь - По дороге Дэйв предупреждал что Джордж очень изменился) - Но я пытаюсь бодриться: "А помнишь тех танцовщиц в Сент-Луисе?" - "Ага, блядский подарочек" (он имеет в виду кусочек надушенной ткани, который бросила нам в танце одна из девчонок, а потом мы прицепили его к кресту, отмечавшему на трассе место катастрофы, выдернули его из земли на кровавом аризонском закате и прицепили платочек туда где была голова Христа, так что когда мы притащили этот крест в Нью-Йорк и конечно же давали всем нюхать платочек, Джордж заметил как это у нас подсознательно красиво получилось, все раздолбаи Гринвич-Виллидж, заходя в гости, брали крест и подносили к носу, будто прикладывались) - Но теперь Джорджу все равно - И вообще нам пора.

Но эх, когда мы уже уходим и машем ему, и он на всякий случай оборачивается прежде чем войти в здание, я отстаю от всех и несколько раз оборачиваюсь помахать - Наконец прячусь за угол, выглядываю и машу опять - Он же прячется за куст и машет в ответ - Я бросаюсь за куст и выглядываю - И вот уже два безнадежно безумных мудреца валяют дурака на лугу - По мере того как мы расходимся дальше и он все ближе к двери, мы изобретаем бесконечно малые жесты стремящиеся к нулю; когда он заходит внутрь, я дожидаюсь пока он высунет палец - И высовываю ему из-за угла ботинок - А он выглядывает одним глазом - А я просто кричу: "У!" - А он тогда ничего не высовывает и молчит - И я прячусь за углом и ничего не делаю - Но вдруг выскакиваю, и ОН выскакивает, мы оба осуществляем махание и прячемся в свои укрытия - Затем я делаю серьезный ход: быстро ухожу прочь, но вдруг оборачиваюсь и машу опять - Он пятится задом и машет - Чем дальше я отхожу, теперь тоже пятясь, тем сильнее машу - Наконец между нами уже ярдов сто, так что игра становится почти невозможной и все же как-то продолжается - Наконец я вижу дальний печальный дзенский взмах - Я подпрыгиваю и бешено машу обеими руками - И он тоже - Он заходит в больницу, но через секунду выглядывает уже из вахтерского окошка! - Я, прячась за деревом, показываю ему "нос" - На самом деле конца этому нет - Все уже в машине и не понимают что меня держит - А держит меня осознание того что Джордж поправится, будет жить и учить людей веселой правде, и Джордж знает что я знаю, потому и играет со мной в эту игру, волшебную игру радостной свободы, которая собственно и есть дзен или, скажем так, сокровенный смысл японской души, "И когда-нибудь я поеду с Джорджем в Японию", - говорю я себе совершив последний крошечный взмах, ибо слышу как колокольчик возвещает ужин и вижу как прочие пациенты спешат в столовую, и зная что за невероятный аппетит скрывается в его тщедушном тельце не хочу задерживать Джорджа, и все же он выкидывает последний фортель: выплескивает из окна стакан, длинный фрршш воды, и больше его не видно.

"Что бы это значило?" - чешу я в затылке направляясь к машине.