У сентября на флюгере повисли
обугленного лета лоскуты
а белый дым развеялся как мысли
видны москвы сожженные мосты
сгорит москва в огне наполеона
а я гляжу туда с его холма
где я живу нет существую сонно
в углу чьего-то хитрого ума
внизу железные вагоны рельсы
и будка стрелочника и кусты
по кваю как после войны по йесе
с туристами сплавляются плоты
а солнце догорает как огарок
и катится под горку по кустам
и в девять водопадов ниагара
и обезьяны скачут по мостам
уже синеют тихие предместья
за неманом и ни к чему луна
и так светло от бессловесной вести
что смерть близка и в общем не страшна
Наполеонов холм — историческое место в Каунасе, недалеко от слияния Немана (Нямунаса) и реки Йеси, с бывшим фортом; считается, что оттуда Наполеон наблюдал за переправой своих войск при наступлении на Москву в 1812 г. Квай — река в Таиланде (ср. «Автомобиль»).
Морока набирает обороты
кремнистый путь сверкает под луной
а в гравийном карьере стонет что-то
то вздохи стороны моей родной
там половина ждет меня вторая
обратная смотря откуда брать
как ей идет ночнушка голубая
нейлоновая так бы и задрать
обстрижены кустарники густые
внутри ущелья темное тепло
и я там жил знал радости простые
большого мира влажное дупло
о лунный свет прими мою молитву
погладь нас по склоненным головам
развратничает мир тобой налитый
все лгут я лгу не верь моим словам
Apymaldė — авторский неологизм: типа молитвы, нечто вроде молитвы. Русский вариант пришел в голову одновременно автору и мне.
Я пил небесные аперитивы
солировала дама соловьем
что мол она одна оперативник
в колхозе раннеутреннем своем
я видел зайца дохлого в полиции
погрыз банан и больше не борзей
и всю свою любовь как инвестицию
вложил как полагалось в трех друзей
прохожих посторонних преходящих
насквозь и мимо девушек в цвету
тех что в кустах щебечут шелестящих
лепечут словно листья на ветру
наверно соловьями стать желая
стаканчики и юбки поднимать
цветет сирень тяжелая живая
ее ничто не в силах обломать
Агдам агдам всей юности похмелье
сладчайший яд как на тебя велись
какие клены над тобой шумели
как бабочки над горлышком вились
глоток сбивает с ног и тащит в небо
там золотятся лютики в траве
там по лесу шагают пионеры
боясь лесного брата на тропе
под руководством физрука с музруком
и свищет дрозд а как придет зима
клянутся хором вскидывая руку
а там клопы балконы бастурма
а книжки пахли сладко словно тени
майн рид фонарик утром не дадут
рубился в джунглях комнатных растений
кричал что коммунисты не пройдут
О как в небраске ветер выл зубастый
песком бросался сусликов сшибал
мы шекели меняли на пиастры
на той заправке возле красных скал
в пустыне у заброшенной лачуги
я бился в ностальгии как еврей
а нас пинали бодрые подруги
ловить мышей и не копать червей
рука устала даже съездить в рыло
луна не встала и была права
у нас еще с собой была текила
с наклейкой гордой made in lietuva
Сидел и выпивал я в ухе божьем
так высоко что прямо боже мой
мне было видно дальше чем возможно
во все концы не только по прямой
в небесном телевизоре сияли
черты зверей богов полубогов
они сто лет друг друга не видали
все ждали отпущения грехов
и пузырились души из болота
и боб до неба вырос на версту
и как по зову высшего кого-то
они взбирались по его стволу
еще там было дерево европа
зимбабве сенегал их либе дих
германия с италией галопом
взмывали вверх забыв что нету их
но вот свернулась эта панорама
а в божьем ухе изменений нет
окончена с заложниками драма
опять богам не видеться сто лет
и боги бросив женщин и бутылки
неслись как мухи в горние края
и лишь недоумение в затылке
о как же мал был в этом ухе я
Идиома «в Божьем ухе» примерно равна выражению «у Христа за пазухой». В устном комментарии автор упоминал, помимо собственного визионерского опыта, народную сказку «Боб до неба» и соответствующее стихотворение М. Мартинайтиса.
Микрострелки заскакали
по железным пятакам
ну-ка примем по стакану
если есть еще стакан
сна и моря по стакану
ветра неба и земли
нам стаканы врать не станут
и любовь нам не сули
зоркий глаз стеклянный штопор
мы воспримем все без слов
как навалимся всем скопом
микроскопом телескопом
стетоскопом эхоскопом
будь здоров какой улов
Ступени в небо в половину роста
глядишь один пошел другой пошел
карабкайтесь ребята это просто
смотрите как я лезу хорошо
споткнется на тринадцатой вдовица
беспутный на девятой упадет
невыпитая боль тут не годится
а выпитая боль рекой течет
и даже если все познаешь броды
не избежишь капкана все равно
и то сказать в семье не без урода
я трезвый а вот ты уже в говно
«Миннесота» — школа для ступенчатого излечения алкоголиков в Америке, а затем и в Литве.
Небесные созданья пилят вены
месье прислал гормонов килограмм
у горькой чаши я прошу гангрены
гоморры с геморроем пополам
всего лишь лье а сколько километров
ни шагу ни на тютельку назад
задуют ветры налетят эксперты
хоть соловей и сам не петь бы рад
застрял в грудине застарелый кашель
прокуренные легкие скрипят
а на столе сердца мерцают наши
и маски утонувших негритят
Здесь перефразирована знаковая цитата из Саломеи Нерис — «Соловей не может не петь», в русском переводе С. Мар — «В сирени соловей не петь не может». Название переводится примерно как «(Пред)решение»; вариант «Отсебятина» предложен автором.
Венанций просыпается на нарах
и хором воет весь барак чумной
не разбуди иуду дурень старый
лежи монах ты мертвый не больной
венанций же клянется что бесспорно
хорош омлет с копченой колбасой
колечко дарит он кухарке морга
сережки дарит женщине с косой
созрела земляника на поляне
ночной кошмар развеялся как дым
и бергман поутру дает заданье
задорным поколеньям молодым
убить кота позаниматься спортом
спилить черешню затоптать цветы
когда венанция увидишь мертвым
не сомневайся отдохнешь и ты
Венанций Фортунат (6 — нач. 7 вв.) — латинский поэт и церковный писатель эпохи Меровингов, считается «последним поэтом античности» и «чем-то вроде Меркурия между двумя мирами» (духовным и светским). Обучаясь наукам в Равенне, испортил себе зрение и чудом исцелился каплей масла из лампады перед ракой св. Мартина Турского. С 567 г. монах, впоследствии священник и епископ Пуатье. Со всем этим данное стихотворение соотносится, как видим, весьма отдаленно.
Вслед за фотонным маршем разноцветным
я очутился в беличьем леске
война грибов была такой несметной
что все коты передрались в мешке
в одном мешке сидели псы и зайцы
в другом таился скромный духовник
а я все ждал когда же по-хозяйски
проступят фотографии на них
казалось мне что как-то неэтично
смотреть сквозь пальцы если пальцев нет
учись дитя вести себя прилично
жизнь это колбаса и винегрет
учти не жрамши не пройдешь и метра
и сантиметра даже не пройдешь
так что неси бутылку супа ветра
как ни крути а скоро будет дождь
Помимо других коннотаций, автор упоминает детскую книжку Юстинаса Марцинкявичюса «Война грибов» (1958).
Я жду ответа от чукотских лаек
и трубочку шаманскую курю
пусть по-кацапски чукча закамлает
я по-чукотски с ним поговорю
в пустыне ожидаются осадки
на полюсе самум неотвратим
там хорошо где колбаса в порядке
сынишку утешает караим
течет ширвинта айсберги торосы
откос песчаный тихо щекоча
по берегам кокосы абрикосы
билирубина желтые вопросы
чукотку захватили эскимосы
вот чукча тут и пляшет ча-ча-ча
Ширвинта, а также упоминающаяся в оригинале Апашча — реки в Литве.
Держа бамбука стебель пустотелый
я наблюдал как плещется волна
ухватистое щупальце блестело
как голой бабы потная спина
всплыл водяной и заиграла рыба
вся от ерша до самого леща
урчал ворочал вод сырые глыбы
зелеными волосьями хлеща
я дал ему серебряную розу
три лита и в бутылке самогон
уважил старика отвел угрозу
теперь весь год меня не тронет он
я камышовым завладел органом
и лекции читал издалека
озерным рыбам мстительным и странным
угрюмо ждущим ночи и крючка
В кустах нашел я теккерея
хотел читать его два дня
боюсь что кончится быстрее
он без обложки у меня
страниц там многих не хватает
он без начала и конца
и это в корне поменяет
благие замыслы творца
который детскими устами
глаголет нам что не всегда
бывает так как люди сами
предполагали вот беда
библиотека либерея
тут в паре стадий в двух шагах
я проживу без теккерея
без достоевского мне швах
хотел я бархата и замши
хотел мальвину без ушей
а вышло так что вышла замуж
а после выгнали взашей
прощайте пестрые полянки
и на рассвете пенье птиц
не ждал от вас такой подлянки
как эта книга без страниц
Последняя строфа оригинала (про пестрые полянки и замуж) — цитата из литовской народной песни.
Чем ключ дверной опасней разводного
и почему случается развод
не забивай башку глотни спиртного
послушай как мелодия зовет
в далекий край где вянут помидоры
где банкомат банкнотами шуршит
и ни к чему пустые разговоры
ведь сны в участке тоже хороши
приходит участковый на работу
и от начальства получает втык
повесткой вызвал не того кого-то
и отпустил напрасно понятых
Несет меня поток мелькают лица
есть у меня фактуры толстый пук
кругом элита липкая толпится
пощупать выпить съесть кусок из рук
в дупле дуплится лупоглазый леший
и булькает в болоте водяной
а рядовой скребет башку до плеши
свой выполняя долг перед страной
девчонки слишком юные чтоб пробовать
снимают через голову штаны
халва халва халва твердишь как проповедь
плюешь доповторявшись до слюны
на дереве засох болотный житель
в глухом болоте леший утонул
при встрече с добрым молодцем скажите
я твою девку трижды натянул
Из птиц небесных всех главнее муха
из всех объектов я тебя хочу
сильнее всех и напряженье духа
настолько велико что вот стучу
несуществующую телеграмму
по брайлю на асбестовом листе
ни первой ночи не было ни грамма
ни первой той снежинки в высоте
не задалась нечаянная встреча
а муха с силой бьется об стекло
все шишки мне ревет себя калеча
весь кайф ему вот это западло
Я в бизнес затесался ненароком
и поделиться истиной могу
что люди не живут никоим боком
а кто живет обычно ни гугу
а бизнес не в бумажках рыться робко
но наследив у шефа по коврам
предупредить ментов нажать на кнопку
и учинить вселенский тарарам
и постараться вовремя смотаться
когда бабах и вылетят в трубу
очки договора пакеты акций
и весь ваш бизнес я видал в гробу
Меня однажды ливнем за борт смыло
и плыл я уцепившись за канат
за крейсером меж крейцером и сциллой
среди сонат и апассионат
к медведям белым в ледяную просинь
где не замерзнет лишь аперитив
что нюхает алкоголичка осень
у плоской фляги крышку отвинтив
и понял я что море по макушку
а по колено рута и осот
а ты издатель лучше бы послушал
как страдивари медленно поет
а он поет что песня наша спета
хоть нюхай хоть кури хоть ешь хоть пей
о том что жить так дальше смысла нету
особенно без кроны и корней
В оригинале в конце стихотворения обращение к В.-Э.Свентицкасу (р. 1948) — филологу и литературному критику, издателю, в частности, этой поэмы в Литве.
На толстых лицах тонны штукатурки
эмульсии галлоны на очках
вот фармазоны думают придурки
им как бы стыдно ну а мне начхать
сверкая хромом сыр свой медный катит
бельгиец рядом режет швед салат
что синеват как заросли акаций
и русский никель тоже синеват
о погорелого театра талия
давно я зубы на тебя точу
я снял очки чтоб не видать деталей
и на тебя вскарабкаться хочу
ты в грязевую плюхаешься ванну
великолепно как бревно в кювет
и я зову тебя за океаны
а зальцбургу и лёне шлю привет
Однажды лебедь рак и щука
решили мекку посетить
отсель учить я буду внука
не мне учеников учить
кому-то куковать кумекать
кому-то мука и хомут
раз в жизни соберешься в мекку
а все дороги в рим ведут
На самом деле не погиб гагарин
в другой ракете улетел летать
прогрыз дыру сумел смотаться парень
и выразился эх едрена мать
матроны в космосе не залетают
леса распались небосвод гундит
я гангстером не буду дорогая
предприниматель да но не бандит
такие времена и кто посмеет
сказать что времена уже не гут
покуда доллар пышно зеленеет
и храбрецы за счастием бегут
«Не буду гангстером, дорогая» (1978) — фильм Литовской киностудии по рассказам О. Генри.
Юга не знают север ни фига
торчат ночные тени в эдельвейсах
как льнут к земле роскошные снега
так льнет к мулатке мех больших медведиц
ее натягиваешь не спеша
противогаз для этого не нужен
она под утро синяя ушла
хотя пришла зеленая на ужин
не гаснет пастернакова свеча
в чужом окне где с лошадиной силой
дала соседу в голову моча
он как завоет господи помилуй
внезапно вспомнил все свои грехи
надеется что будет принят раем
а я сижу пишу свои стихи
мне все равно мой почерк узнаваем
и снова виснут путая слова
мозги и комп у юной критикессы
и слово прорастает как трава
и стоит монографии и мессы
прохладен храм пространство в нем поет
прозрачный воздух чист и незапятнан
пируют дожи ночи напролет
при свете звезд бесплотном и бесплатном
В майами ночь светает на востоке
шаман с шерифом в чуме жгут свечу
а я вот вспомнил маму и настолько
что даже выпить с ними не хочу
мне никуда от глаз ее не деться
везде ведет меня ее рука
и звездочки сияют в старом сердце
усталого большого дурака
привык казаться сам себе мальчишкой
с беспечною походкой налегке
с очередной брунгильдою подмышкой
с бутылочкой в брутальном кулаке
но никуда от этих звезд не смыться
ведь я себе дорожку выбрал сам
все маяться и шляться и стремиться
вдоль по бетонным плиткам к небесам