Можно сказать, что 31 января, а затем 1 и 2 февраля Киев штормило. Объясняю: в столицу независимой страны Украина приехала Умка. С "Броневичком" и с гастролями. Общие впечатления: такого я еще не видела! И, наверное, не увижу - если только "Броневичок" в "анти-рок-н-ролльном" Киеве еще раз не материализуется. Нет, вы не подумайте - просто в какой-то момент я поняла: и "интервью", и вообще все вокруг Ани и иже с ней дико смахивает на нормальный театр абсурда. И, что самое смешное, это кажется нормальным, а все, что обычно считают "правильным"- совсем наоборот. Но рассказываю по порядку.Тут, правда, надо еще прокомментировать: интервью, которое я исхитрилась взять у Умки промеж концертов, предназначалось для массовой газеты. Что само по себе нонсенс: интервьюировать Умку для "формата" и прочего мэйнстрима - это надо было долго придумывать.
Чувство веселого сумасшествия нарастало постепенно. На первый сейшн в Доме Художника набилась толпа хороших людей. И все очень радовались. Несмотря на то, что из-за паршивой акустики слышны были в основном басы. В итоге Умка запела старое, народ стал подпевать, потом по-доброму развеселился и даже попытался подтанцовывать - и тут, как водится, взъярилась охрана (украинские менты на сейшенах - особая тема, вроде "милиционера в рок-клубе". А за "танцы" в зале в Киеве до сих пор элементарно дают по роже, что всем известно и давно никому не интересно). "Немедленно оставьте их в покое! Слышите, что я вам сказала!" - заорала в микрофон Умка - и менты почему-то послушались и дальше стояли как оплеванные. Зал совсем уж расслабился, громко заорал и застебался вслух, - при этом, не поднимаясь с законых мест "посадки". "Театр абсурда" только начинался.
После сейшена все тусовались на улице у входа в Дом Художника. Умка раздала привезенные, якобы, на продажу, компакты. Курган тел, накативших не хуже девятого вала, заслонил и ее, и даже ее голос, который пробивался наружу вроде комариного писка. Кто-то из радостных "шаровиков" предложил играть "квартирник" (днем, перед следующим концертом "Броневичка"в клубе), и сразу нашлась девочка, зазвавшая к себе в дом. И все согласились. Позже выяснилось, что половина людей записали неправильный телефон, а вторая, кроме музыки, жаждала еще и общения с музыкантами, и таки его получила. "Дружили" долго, часа 2,5 по дороге к метро. До которого идти обычным шагом - минут 20. Трепались. Перекрикивались. Бесконечно терялись на Яр.Валу (это улица), где заблудиться нельзя в принципе - дорога-то прямая, как доска. Безумие ширилось и, как всегда, никого не тревожило. Слава Богу, в метро мы таки вписались (в Киеве подземка до 12-ти).
А на следующий день все повторилось и усилилось - только группа играла в какой-то квартире в хрущевке на окраине Киева и в клубе (в центре). А я поймала до всех сейшенов Умку и "проинтервьюировала". Честное слово, я бы журналиста убила на ее месте - чтобы больше не приставал к нормальному человеку с глупостями! Правда, я и слушателей бы убила. И всех, кто достает после честно отработанного концерта. Но на то А.Чердынцева и не Умка. Разговаривали мы, гуляя по Киеву. То есть "Броневичок" осматривал красоты с достопримечательностями, Аня, зорко следя, чтобы никто не потерялся, выкрикивала ответы в диктофон и бесконечно окликала отставших, а я все время курила и злилась, что город опять перерыли и теперь нам приходится перебираться через бесконечные траншеи и колдобины. И еще мучалась, как бы добиться от визави ответов как для "массовой газеты", а не какого-нибудь "Забриски райдера". Начали, разумется, с наболевшего - я сильно негодовала по поводу гадостных ментов.

- Во-первых, никто его не бил, насколько я поняла, а просто пытались запихнуть в ряды, а он испугался и стал сопротивляться. Выглядело это, конечно, не очень хорошо...
- Да мальчик, о котором ты говоришь, просто танцевал перед сценой! А до него наехали еще и на герлиц в глубине зала...
- Да понятно - все танцевали. Вообще, это нормально - когда на рок-концерте танцуют. Но во-первых, надо преждупреждать, потому что мы от такого давно уже отвыкли...
- А у вас такой беспредел со стороны охраны бывает?
- Нет, у нас практиковалось лет 15 назад, но сейчас как бы уже не практикуется. На самом деле, когда мы попросили этого не делать, они немедленно от него отстали. И вообще, никаких зверств замечнено не было, я не хочу этот небольшой и довольно смешной случай раздувать, как какое-то невероятное нарушение прав человека. Я вообще считаю, что бороться за права человека смешно, потому что у человека права либо есть, и он это чувствует, либо у него их нет, и тогда он делает вид, что за что-то борется. Мне это все не очень интересно.

(Тут мы все ввалились в рок-шоп "Перекресток", где торгуют в том числе и записями Умки и К. Ко всеобщему ликованию, "взяли кассу" - то бишь, Ане дали какие-то деньги за проданные кассеты, затем мы долго разглядывали ассортимент, Умка общалась с продавцами и пообещала им выслать свои компакты с автографом, трепалась с кем-то по телефону, давала интервью телевизионщикам... В общем, через какой-нибудь час все снова оказались на улице и, теряясь и останавливаясь, побрели к Крещатику, он же центральная улица города. Я опять вцепилась в Аню.)

- Ладно, давай, наверное, о музыке разговаривать - это действительно интереснее. Когда ты начала играть?
- Играть или сочинять песни?
- Второе.
- Сочинять песни - приблизительно, с рождения. Потому что у нас в семье считалось, что это нормально - мы все все время сочиняли песни по разным поводам, и я как-то выросла в сознании того, что это - нормальное поведение человека.
- Твои родители что - барды?
- Нет, мои родители - литераторы. Конечно, не барды никакие.
- А группа "Броневичок" когда появилась?
- Группа как таковая, как она сейчас существует, появилась в 1995 г., с некоторыми перерывами и перестановками. То есть, в 1986 - 1987 гг. у меня никакой группы не было, просто я играла с кем попало - с кем хотелось. Потом был большой перерыв - на семейную жизнь, всякую филологию и прочую дрянь. А в 1995 г. я опять вылезла в этом качестве - и все стало хорошо. А этот состав вот в таком виде существует где-то 2 с лишним года.
- А такое впечатление, что твои песни я знала всегда... Как получилось, что твоя группа и ты "общенародно" известны становитесь только сегодня? Может, дело в "Антропологии" Диброва?
- Я не становлюсь "общенародно известной" - это ошибка! (Смеется)
- Как ты вообще к Диброву попала?
- У него на "Антропологии" была редакторша Лена Карпова, у нее очень такие симпатичные мне музыкальные вкусы. Вот она меня нашла, и выковыряла к Диброву. Я очень, честно говоря, - первый раз тогда это было - сомневалась, делать ли мне это. Потому что мне казалось, что это такой шаг к истеблишменту.
- И что - действительно, "шаг к истеблишменту"?
- На самом деле, наверное, нет - важно, что ты играешь, для кого ты играешь и зачем ты это делаешь.
- Вас нашли в каком-то клубе?
- Нет, она увидела так же, как ты. Кто-то ей когда-то подогнал какую-то кассету - потому что раньше же это было все абсолютно самодельное, самодеятельное, кухонно-бульварное.
- Про истеблишмент. Если бы раньше я сама не видела, что ты действительно играешь бесплатно, и вправду можешь раздать все деньги... Ну, когда пару лет назад ты в Киев приезжала без "Броневичка"...
- Деньги я не могу раздать - только диски могу раздать. Денег у меня нет! (Смеется)
- И в самом деле. Как же ты существуешь? В принципе, музыка - это бизнес...
- Не обязательно! Каким образом ты существуешь: в принципе, журналистика - это бизнес... Ты что, жопу, буквально говоря, продаешь, что ли, свою? И вот мы тоже этого не делаем! Когда-то кто-то нам за что-то заплатит... Я не отказываюсь от гонораров. Я могу сыграть бесплатный концерт, если на этот концерт есть спонсор. Это сейчас. А раньше просто можно было... Раньше ж не было капитализма - раньше можно было найти любой зал, хитрым образом в него внедриться, свистнуть, всех позвать... Это сейчас, чтобы сыграть с бесплатным входом, нужно заплатить - я не знаю, 400 баксов, грубо говоря. Иногда мы находим - скажем, даже не спонсоров, а меценатов, у нас есть такие, которые все время подкидывают нам какую-нибудь мелкую денежку...
- Где ж они, хорошие, отыскиваются?
-Мы можем, допустим, кинуть клич: "Нам надо набрать 400 баксов, чтобы зал снять и устроить концерт с бесплатным входом!"...
- Бог с ними, "кошельками". И все равно: в этом плане Вы как-то сильно контрастируете с современными не только поп-, но и роковыми певцами... Зачем вы это делаете? Ведь могли бы зарабатывать деньги на музыке?..
- Во-первых, нет! (Возмущенно) Я не знаю... Я не хочу бравировать этой ерундой. То, что мы не умеем и не хотим делать деньги, - этим не надо бравировать. Просто это так есть, и это нормально, я считаю. Я вообще не люблю торговать собой - мне не интересно это. Мне гораздо интереснее как-то по-остапбендерски как-то, что-то, где-то... Чтобы и не стыдно было, и при этом... Ну, музыкантов же надо как-то кормить! Вот...
- ОК, вспомним про вопросы чисто для газеты. Как вы попали к Севе Новгородцеву?
- У нас есть друзья - международные журналисты. И они как раз жили в этот момент в Англии. Мне человек прислал приглашение - мы с Борей поехали в Кембридж, жить у него в гостях. А когда мы поехали туда второй раз... То есть, нам очень захотелось поехать туда второй раз, потому что виза ж длинная, - и на это нужны были какие-то деньги. Мы придумали, что запишем интервью у Севы Новгородцева, с музыкой - ну, то есть, живой концерт, и этот живой концерт издаст Коврига на своем "Отделении Выход". Мы говорим Ковриге: "Коврига, давай - мы выступаем у Новгородцева, даем тебе запись, - а ты нам сейчас дай немножко денег, и мы второй раз поедем в Англию". Коврига сказал "ОК". И вот он дал нам денег, мы поехали, записались у Севы Новгородцева. Вот. А Сева Новгородцев - очень хороший дядька. Мы на него довольно легко вышли через знакомых - есть такой Алик Кан, который там ведет передачу тоже на радио. В общем, мы нашли его - и он с легкостью... (Он во-первых меня знал через такого человека, который называется Антон Дед Мороз, в Москве есть такой дружок один, который переписывался с Севой много лет, и он Севе про нас писал, присылал наши записи, еще ранние. И Сева знал уже. Поэтому сразу: "Ой, я вас знаю! Конечно, приходите!"). И когда он наши новые записи послушал - ему, конечно, там, потому что все это старинное же, все - шщестидесятное, родное, он сам любит старинную такую музыку...
- И как впечатления от общения с "живым символом"?
- Я и сама живой символ - подумаешь! (Смеется)
- Ух, от скромности ты точно не умираешь...
- Дак а что за странные вопросы? Чего мне бояться? Я, конечно, обалдела, пересрала немножечко - ну, а что делать? Надо соответствовать. А вообще, с ним приятно общаться. Когда человек из себя ничего не корежит - то как-то забываешь, что он - "живой символ", просто видишь хорошего, умного - милого, в общем, человека. Да, он питается из этого источника, он вынужден, конечно, что-то как-то из себя корежить, потому что журналист есть журналист. Но он это делает настолько иронично, самоиронично - в общем, мне очень понравилось, как он работает, и понравился он как человек. Мы с ним так подружились хорошо...

(Мы подбираемся к Бессарабке. Ревут асфальтоукладочные машины. Гремит транспорт на дороге. Чертыхаясь, мимо рулят прохожие. Меня настигает "измена", что все, о чем я успела спросить - типичное "не то", и что "настоящего" разговора, кажется, не получится. По этому поводу, А.Чердынцева медленно впала в истерику.)

- Нет, ну я просто не понимаю! Все у тебя - наоборот!
- Наоборот чем что?
- "Единство и борьба противоположностей" какая-то! Как ты относишься к "шоу-бизнесу"? По-моему, плохо - судя по песне...
- Ну а как я могу к нему относиться? Я его совершенно не знаю. Я чисто издеваюсь там не над "шоу-бизнесом", а скорее, над собой. Потому что я ничего не могу рассказать про шоу-бизнес, как кто-то из журналистов правильно отметил. Ведь я просто не задействована в этом во всем - мы не нужны "форматному" шоу-бизнесу, современному советскому. И, с одной стороны, конечно, нам бы хотелось, чтоб нас услышали все, кому это интересно. А с другой стороны, себя "форматить" под этот "формат" - это себя не уважать. Хотя, в принципе, ничего особенно "андеграундного" и какого-то невероятно "продвинутого" в нашей музыке нет. У нас все невероятно просто. Ну, понятно, в общем...
- Слушай, а каким образом в России существуют "независимые", принципиально "неформатные" группы?
- Все по-разному.
- У нас они вообще не существуют. Может, у вас есть какая-то государственная программа поддержки?
- Нет. Никакой государственной программы поддержки чего бы там ни было у нас нет! Нас поддерживают те, кто нас слушает. А зачем мы государству? Слава Богу, что оно до нас не докапывается! Не поддерживает - и спасибо большое: главное, чтоб нас никто не трогал! Вот почему мне капитализм нравится больше, чем социализм: живешь там, мрешь, с чего ты живешь - это никого не интересует. Никакого там Москонцерта, никакой литовки - вот это мне нравится!
(После секундной паузы, очень решительно и серьезно): Мне совершенно не нужна государственная поддержка! Потом, опять же: мы не принципиально отвергаем "шоу-бизнес" и "истеблишмент". Мы просто "неуловимый Джо" - знаешь анекдот? - который никому не нужен. Конечно, кроме тех, кто бежит с ним, Неуловимым Джо, вместе.
- Ничего себе - "ненужные"!
- Во всяком случае, пока что мы не нужны тем, кто делает на этом бабки. И слава Богу! Слава Богу: если ты не нужен людям, которые делают на тебе бабки - это лишний способ, как бы, не идти против совести своей. Потому что, может быть, если передо мной помашут сотней долларов - мне это по фигу. Но я не знаю, как бы я вела себя, если бы передо мно помахали, там, миллионом, да? Ну, так, теоретически себе представить. А так не предоставляется мне такой возможности ни разу - и все!

(Я еще сильнее чувствую, что устала спрашивать об интересных для "газетных" читателей вещах, и что ничего толкового из "интервьюирования" у меня не получилось - и решаю закругляться и никого больше не мучать).

- Чем украинская публика отличается от твоей российской?
- Здесь невероятно теплая публика. Очень внимательная, очень теплая. И именно в Киеве - как это ни смешно, может быть, звучит, очень высокий уровень интеллекта.
- В чем это проявляется?
- Ну, понимают все! Большой процент умных, образованных, близких по духу людей.
- Как ты можешь определить свою музыку?
- Ну, это обычная рок-музыка, вполне традиционная. Как бы такая достаточно стариная.
- Где-то ты говорила, что не любишь "советской" рок-музыки.
- Нет, конечно. А чего ее любить - она вторична, в основном. Ну, то есть, и моя достаточно вторична..
- Так в чем разница?
- Так а почему я должна любить вторичную, если могу любить первичную?
- А поименно - "кого" не любишь?
- Я не хочу говорить - кто поименно. Я хочу сказать, что люблю первичное. Я, допустим, могу хорошо относиться, там, к Майку Науменко - да? Но тоже, опять же, для себя вот так я его не поставлю и слушать не буду. Я лучше поставлю и послушаю чего-нибудь по-английски.
- Пирожки - отдельно, мухи - отдельно?
- Не знаю. (Строго. Но тут Умку в который уже раз отвлекают, и "образцовой порки" оборзевшая я не получаю. Вместо этого, хотя раньше и решила "закругляться" с беседой, снова пристаю с некорректными вопросами).
- Так, денег на музыке ты не зарабатываешь. Играешь, потому что "не можешь не играть"?
- Нет, я не могу сказать, что я "не зарабатываю" - я с этого живу! Я тебе скажу такую вещь. Люди, которые гораздо лучше "раскручены" и суперпопулярны - все равно: я немножко уже эту кухню посмотрела - сколько они тратят,сколько они получают... Что ты машешь? Я точно знаю, что на "раскрутку" Земфиры и на запись ее первого альбома ушло столько денег, сколько они получили с этого тура и с этого альбома. Ровно. Они вышли на ноль. Я знаю людей, которые этим занимались, понимаешь?...

(Мы забуриваемся во дворик в начале Крещатика. Умка дает интервью телевизионщикам - тем самым, которые брели за нами аж от "Перекрестка" и постоянно чего-то снимали на камеру. Потом все, кроме меня, пьют паршивый коньяк. Я отказываюсь, мол, "при исполнении" не употребляю (на деле, А.Чердынцева все еще на измене и боится с горя удринчаться - а косеет же быстро!) - и ловлю, мягко говоря, неодобрительный Умкин взгляд. Так, наверное, на ментов смотрят нормальные люди. И окончательно впав в истерику и выпав на последнюю измену, воплю Умке что-то вроде: "Да не нужны мне эти базары о деньгах - ты что, не понимаешь? Просто эту мою дурацкую газету будут читать все, кому ни лень - вот им-то и надо объяснить, кто ты такая и чего у тебя в башке делается, понимаешь? Почему именно ты - "настоящая" и, раз уж я с тобой треплюсь на всю страну - лучшая! А для этого надо заставить тебя "раскрыться", все равно, как - разозлить, умилить и т.п. Но лишь бы чувствовалось: это интервью - не слова, а сам человек! И вот такого ощущения, что так будет, у меня и нет! А значит, напрасно мы убивали время, понимаешь?" Умка смущается, сочувствует и, лихо выхватив у меня диктофон, говорит, чтобы я спрашивала дальше. Я бубню, мол, устала и теперь не понимаю, что делать. И вообще, с самого начала все - не по-людски. Театр абсурда какой-то. Мы выбираемся на Крещатик, прохожие удивленно косятся на группу людей "неформального" вида и с герлой, вопящей в диктофон.)

- Ты - не только музыкант, а еще и переводчик...
- Да, есть такая беда. Я перевела "Бродяг дхармы" Керуака, а сейчас перевожу еще один роман - "Биг Сур". Я не могу сказать, что это очень веселое занятие. Петь песни - гораздо веселее и требует гораздо меньших усилий.
- А ОБЭРИУ по-прежнему занимаешься?
- Нет. Ну сколько ж можно - я уже все про них знаю, кому по кайфу? (Смеется)
- Так и напишем. Чего бы ты могла пожелать нашим читателям?
- Я желаю нашим-вашим читателям побольше слушать нормальной музыки - веселой, клевой, настоящего рока. И не гнить, и не думать о... ну, обо всяких тоскливых и скучных вещах.
- Спасибо - домучала!

(Я вырубаю "железную память" и бреду с крайне мрачным и кислым выражением рожи. Может, даже тяжело вздыхаю - сейчас уже не помню, вздыхала ли. Умка опять не выдерживает и забирает "записывающее устройство".)

- Хорошо, давай я скажу! Если ты хочешь, чтобы я говорила какие-то прекрасные слова о том, что мы все невероятные подвижники и так любим музыку, что просто не можем не играть - я тебе сказала: я не хочу говорить эти слова, потому что я не верю в прекрасные слова - я верю в прекрасные дела! И я не хочу строить из себя хрен знает что, потому что на самом деле я человек достаточно циничный. И если я завела себе команду музыкантов - это значит, что я должна этих музыкантов как-то, ну, не кормить, конечно, - потому что у них есть еще и другое, чем кормиться, но, по крайней мере, я должна думать, чтобы у них это было. Потому что это работа. Достаточно тяжелая, очень интересная, прекрасная! - но все равно работа. Человек за работу все равно должен получать деньги, откуда бы я их не взяла - хоть из своего кармана. Вот и все. Я за этих людей, как бы, отвечаю, потому что я одновременно... То есть, я и Умка, я и менеджер Умки и "Броневичка", - вот что получается. Правильно я излагаю?
- А за слушателей отвечаешь?
- Как я могу отвечать за слушателей? Ничего себе!
- Что бы ты о себе сама могла сказать?
- Я очень циничный старый человек!
- Где ж ты старый?
- Ну а что? Мне - 40 лет.
- Чем у тебя малой занимается?
- Ой, он у меня изучает социологию!
- ?
_ Да!
- Как он относится к твоей музыке?
- С уважением и любовью! И даже ходит иногда на концерты. Вообще, он слушает совершенно другие вещи - индепендент современный, такой, какой я даже на голову не надену никак. Это совершенно невозможно слушать, по-моему. Вот, а он как-то умудряется...
- Тексты "Заначки" показались мне грустнее предыдущих - прости за нелитературоведческую терминологию!
- Нормально - у меня ж и дисертация называется, как известно, "Проблема смешного". Так что "грустное" - это такой же термин, как "смешное"!
- Ладно, убедила. Только не смейся! Но вернемся к вопросу...
- Я не знаю - так, был невероятный драйв, когдла я все это начинала, в 1995-м. Конечно, этот драйв немножко поиссяк, я поняла многие вещи. Да и просто - нельзя же все время визжать от восторга!
- Ты дейстительно считаешь себя хиппи, или это журналисты ярлык навесили?
- Э-э. Для журналистов это - ярлык, а для меня это - правда.
- Знаешь, глядя на Киев, такое впечатление, что таких, как ты - не осталось...
- Почему? Вон - Вова Обломист идет...
- Да, один.
- Ну почему? Есть еще кое-какие...
- Время изменилось. Я помню...
- Очень много хороших молодых людей и, кстати, в отличие от моего поколения, они более конструктивно относятся к жизни. И это приятно.
- У нас таких в последнее время что-то не видно...
- Не знаю, у нас видно, у нас повсюду видно!
- Только не в Киеве!
- Все - впереди. Вы идете немножечко за нами.
- Твои бы слова - да Богу в уши! Все, вырубай диктофон - я его ненавижу!

На этом беседа "под диктофон" закончилась. Потрепавшись о своих делах, до которых читателю что газеты, что просто "интервью" или, скажем прямо, стенограммы беседы (как просила Умка, в расшифровке я не переставила ни буквы), дела, разумеется, нет, я попрощалась с изрядно притомившейся и даже осипшей Аней (ну, это художественное преувеличение - прим. Умки) и поехала в редакцию. В последний раз (не считая того, что, пока расшифровывала запись, я чуть не опоздала на метро) "театр абсурда" настиг меня именно там. "Я взяла интервью у Умки", - говорю коллеге, тоже, кстати, Анне. Очень милой, хотя и совсем не рок-н-ролльной девушке. "Да? - озадачилась коллега, - Умка? Я где-то слышала. А, ну как же, знаю: "Знакомьтесь - медвежонок Умка. Ищу таких же недоумков". Так, что ли?".
Редакционная Анна рассмеялась. А я села, обхватила голову руками и заплакала. Ибо веселое, но безопасное сумасшествие всего дня к вечеру явно хотело "гореть бессмыслицы звездой", которая "одна без дна". А я боюсь мистики.

Алла Чердынцева