Ii називають легендою росiйського андгеграунду. Ii пiснi слухають «продвинутi» шанувальники рок-н-ролу в Росii, Украiнi, Прибалтицi i Бiлорусii. Маю на увазi Анну Герасимову, солiстку росiйськоi групи «Умка и броневик».
Вчора цей гурт виступав у пабi "The Varenik's", де зiбрав величезну слухацьку аудиторiю. I не випадково: Анна не тiльки цiкава спiвачка, а й харизматична особистiсть.
Вона належить до того типу людей, якi до кiнця лишаються вiрними собi i не дають а нi системi, а нi авторитетам, а нi часу «промивати собi мозок».
Анна вивчала литовську мову i дослiджувала росiйський авангард в аспiрантурi. Також була вуличною спiвачкою i об’iздила автостопом пiв свiту.
Вчора перед концертом Анна Герасимова поспiлкувалася з журналiстами Юрieм Тосенко, Анною Прейс i зi мною. Вона просила не редагувати iнтерв’ю, щоб нiчого не втратити i не перекрутити, тому подаю повнiстю, мовою оригiналу.
«Эстрада, деньги, пиар»: «Мы пытаемся делать вид, что этой модели нет»
- Вы играете две программы – одну акустическую, одну электрическую. Между ними разница большая?
- Большая.
- А в чем она?
- Даже между каждой акустической и другой акустической и каждой электрической и другой электрической большая разница. Потому что у нас очень много песен, и они всегда звучат по-разному, у нас очень разное настроение, и публика всегда разная. То есть это не то, что мы всегда выходим и подбираем какую-то программу, программа всегда разная.
- То есть, программа подбирается…
- По ходу, что мне в голову придет, то мы и стараемся играть.
- Да, уже десять лет. То есть как бы было десять лет, когда-то я не играла совсем, то играла с кем попало, а потом десять лет со стабильным составом.
- Ну у вас так без общей шумихи – в прессе, пиара какого-нибудь, проходит много концертов?
- Российские СМИ очень любят денежку, а мы не можем им предложить никакой денежки. Дело в том, что сей час есть такая хорошая вещь, как Интернет, например. И вообще, нас знают очень давно.
В общем, что происходит обычно? Группы, которые когда-то знали, когда не было этих попыток как-то "прокосить" под западную модель шоу-бизнеса, то есть артисты, которых знают с тех пор, как был какой-то подъем, перестройка, они как правило уже ни чего не хотят. Они уже утомились, им скучно, грустно, они старые, они хотят куда-нибудь на диван и вообще. И они занимаются чем-то другим.
А артисты, которые «вылазят» сейчас, работают по этой новой модели шоу-бизнеса: раскрутка, пиар, деньги вложить туда, что-то вложить еще куда-то, и может быть, тебе повезет. А что повезет? Ну вот это два года какой-то интенсивной работы на какого-то дядю, а потом до свидания, ты вышел из тиража.
А мы пытаемся сейчас делать вид, что этой модели нет. То есть вот я сижу тут вся во вспышках, как какой-нибудь Мик Джаггер вообще в городе Чернигове. Я вообще не предполагала даже, что в каком-то городе Чернигове может кто-то меня слушать. И я не думала, что у меня здесь будет публика. А оказывается, такой интерес: сначала тебя кормят, потом пресс-конференция, и просят спеть песню двадцатилетней давности. Я считаю, что это успех.
- Вы переводили Керуака. У вас есть что-то общее с его героями?
- Дело в том, что Керуак насадил во всем мире, даже в такие дальние губернии как наша, вот эту манеру ездить автостопом, и мы все в этом смысле его детишки. И когда я прочитала эти книги – гораздо позже, чем я начала ездить, то я конечно ощутила какое-то духовное родство, и вообще, что это почти я.
- Его герои бросают прагматичную, размеренную жизнь, в которой есть работа – восемь часов в сутки, и едут путешествовать в поиске свободы…
- Можно и так сказать в упрощенном виде. Ну это любые герои так делают. Это такой лейтмотив второй половины ХХ века: ты все бросил и помчался. Сейчас вот лейтмотив другой: ты взялся за голову, сказал: «Ой, где же мои деньги», и побежал работать. Ну это временное явление.
- Тут же возникает вопрос даун-шифтинга. Как вы к этому относитесь? Не кажется ли вам, что ваша жизнь – это и есть в какой-то мере даун-шифтинг?
- Моя жизнь – да, в какой то момент я сознательно устроила даун-шифтинг, причем не один раз, а наверное два или три. И я очень тому рада. Потому что по одной лесенке можно забраться только до последней ступеньки этой лесенки, и там ты будешь сидеть на этой ступеньке, уперевшись башкой в потолок. Ну допустим, осталась бы я переводчицей с литовского языка. Или филологом, исследователем обэриутов. И что? Вот сейчас бы я вместо того, чтобы сейчас сидеть исследовать, читала бы статью очередную. В лучшем случае я была бы на какой-нибудь конференции в Италии. Но я и так могу поехать в Италию. А так я целая Умка – это же так отлично.
«Государственная машина для промывки мозгов стала работать намного лучше»
- Какое у вас отношение с религией и религиями?
- Да никаких отношений особенных. Иногда молюсь, когда страшно.
- А часто бывает страшно?
- Я стараюсь, чтоб ни когда не бывало. Нет, я молюсь чаще, чем мне страшно. Это я так, пошутила. Но в общем я не афиширую этих религиозных и конфессиональных мнений. Потому что я не знаю, как здесь, а в России в последнее время религия становится как раньше. Она начинает принадлежать какой-то государственной системе, а я выросла в осознании того, что ни чего из того, что насаждается с верху, не может быть хорошим.
- Вы думаете, в нашем обществе возможно избегать всего, что насаждают сверху? Ведь есть реклама, СМИ?
- У меня нет телевизора. Я с грустью, с горечью замечаю, что даже в девяностые годы мне лучше удавалось избежать какой-то официальной пропаганды и всяческих вторжений в мою жизнь со стороны вот этой машины, работающей с нашими мозгами.
У меня как-то естественно это получалось. Сейчас для того, чтобы это было так, мне приходится прилагать некоторые усилия. Я считаю, что государственная машина для промывки мозгов стала работать намного лучше. Я могу ее поздравить с этим.
То есть даже в мои мозги, защищенные со всех сторон, стали проникать некоторые вещи. Я поздравляю средства массовой информации с такой большой победой и желаю им всяческого поражения, конечно.
- Как уживается то, что воспринимаете вы с тем, что предлагает молодежи течение стрейт-ейч?
- Вы имеете в виду, что не надо ничего употреблять, а надо сразу жить здоровой жизнью?
Мы часто об этом разговариваем и пришли к такому непопулярному выводу, что конечно, употреблять всякие вещи вредно, но с человеком, который ни когда ни чего не употреблял, разговаривать не о чем. То есть я считаю, что нужно многое попробовать, и потом от всего почти отказаться. Потому что если ты не попробуешь, то ты остаешься на всю жизнь дураком, а если ты попробуешь и не откажешься, тогда ты станешь просто овощем. И все. В общем, это очень сложный вопрос.
- Что вы знаете об украинской музыке, кого вы слушаете и уважаете?
- Что есть для вас женственность, и как она сочетается с вашим образом жизни?
- Очень прагматически сочетается. Со времен полового созревания я практически ни когда не была одна. То есть я всю жизнь более или менее замужем. Последние десять лет я очень счастлива замужем. В отличии от предыдущих двадцати. А глобально мне кажется, что женщина прежде всего должна быть человеком, а потом уже все остальное.
- С мужчинами вообще отдельный разговор. Они же не спрашивают, как я отношусь к мужчинам. Я бы сказала: да с удовольствием большим я отношусь. А женщина – это почему то всегда какая-то проблема.
В последнее время ужасно активизировалась вокруг вся эта гендерная тема, и тема «тетеньки которые дружат с тетеньками. А почему вы, Аня не дружите с тетеньками, а вы зато одеваетесь в штанишки и у вас волосы короткие. Вы допускаете ненормативную лексику и себя агрессивно ведете на сцене. А может вы все-таки дружите с тетеньками? Ну-ка, загляните внутрь себя».
Значит, я с тетеньками могу только чаю попить и поболтать. Не каких мнений об особой миссии женщины, или женского, или женственного нет в моей голове. Я люблю поэтов мужчин, артистов мужчин, ну и друзья мои тоже мужики. Ну и тетеньки тоже бывают хорошие, так что все нормально.
- Поделитесь пожалуйста своим жизненным девизом, если он есть?
- Есть девиз. В каждом заборе должна быть дырка. Грубо говоря, из каждой ситуации должен быть выход. Видимо, есть какой-нибудь большой забор, в котором нет дырок, но я пока об этом не желаю ничего знать.