Аня Умка: не дайте задурить вам голову!
А Н Я У М К А: НЕ ДАЙТЕ ЗАДУРИТЬ ВАМ ГОЛОВУ !
Аня Герасимова, больше известная по прозвищу — Умка, уникальная личность, поэт и музыкант, филолог по образованию, а по призванию истинный вагант, когда-то подхватившая идеи, провозглашенные хиппи во второй половине уже прошлого века.
Но время идет, люди меняются, изменяют себе, изменяют других, но есть и такие, к которым не прилипает циничная пыль нового времени. Мне кажется, такова и она — Аня Умка!
Знакомство с ней у нас состоялось в сказочном Берлине, почти десять лет назад, можно сказать прямо на улице. До этого мы видели ее один разок в телевизоре в передаче Диброва «Антропология». Немного о ней рассказывал Абликим… В общении с Умкой, меня, первым делом, поразило полное отсутствие снобизма, легкость и простота. На следующий день Аня с Борей пригласили нас на свое выступление в один из Берлинских клубов. Прослушав «от и до» ее песни, мы сроднились с ними, почуяв в Ане душевное родство.
Тогда запомнился и ее звонкий, с сильным тембром, взрезающим пространство, голос. И, на фоне темно-синего занавеса, силуэтный, почти бесплотный, кукольный облик, которое венчает не лицо, а лик с огромными по-пикассовски, темно-карими, горящими глазами. Две рок-н-рольные гитары, драйвово звучащие в их с Борей руках — все это такое маленькое, но яркое и врезающееся в память балаганное действо.
Ань, как случилось, что родившись в семье московских интеллигентов, ты вращалась в кругах московской богемы, и вдруг оказалась в самом центре хиппующей Москвы, да и твои песни «практически стали «частью фольклора советских хиппи»?
— Я категорически против всех этих формулировок. Рядовая советская интеллигенция, никакой особой богемы. Была такая тусовка золотой молодежи, которые хипповали «как на западе» — пошли в красивый отказ от красивой жизни, от дубленок, «Березок», замшевых перчаток и душистых шампуней. Но я с ними, особенно поначалу, была едва знакома, это был закрытый круг, очень заносчивый, «на сраной козе не подъедешь». И никакой частью фольклора мои песни никогда не становились, это красивая выдумка глупых журналистов.
Не могла бы ты припомнить, как это произошло? Как из девочки-отличницы, кандидата филологических наук, литературного исследователя и переводчика ты стала несгибаемым олицетворением советских и теперь уже русскоговорящих хиппи, олдовой и легендарной?
— Все неправильно. Пока я была девочкой-отличницей (кстати, отличницей быть очень просто, если мозги на месте — не обязательно зубрить и подлизываться), рядом со мной учились люди, которые уже что-то знали о каких-то таинственных и притягательных хиппи. Хорошо помню, как две подружки, Вива и Маша, прикалывались в туалете, что они занимаются смок-болом, дринк-болом и бой-болом, и поэтому у них хип-система, а я говорила: «возьмите меня в свою хип-систему!» Еще лет в 13 лет я прочла Аксенова «Круглые сутки нон-стоп» — вот откуда я, собственно, о хиппи-то узнала и страшно заинтересовалась. Это ведь витало в воздухе. Ну и кто-то из «выездных» родительских друзей рассказывал за столом о том, что творит молодежь на западе, а я внимательно слушала. А насчет олдовости и легендарности — отвратительные формулировки, я бы желала не иметь к ним никакого отношения. Это как брежневские ордена — звенит, болтается, а толку никакого. Вот автор я действительно неплохой, и множество городов со своей группой объездила, и множество у нас везде прекрасных друзей. Вот о чем надо говорить, а не орденами трясти.
Как и от кого произошло твое прозвище Умка?
— У меня был друг, ныне покойный, Аркадий Славоросов, по прозвищу Гуру — прозвище это было некоторым образом самоироничное, хотя он действительно был большой умница и талантливый писатель. Вот он и прозвал — он многим придумал имена, и они, как правило, прилипали намертво. Он же был одним из моих первых слушателей и сказал, что это дело надо «нести в массы». Ну, я и понесла.
В Советском Союзе конца 70-х и начала 80-х была так называемая «СИСТЕМА». Не могла б ты, Ань, рассказать об истории ее возникновения, о важных для «системы» людях. Так, к примеру, в Алма-Ате начала 80-х такой фигурой был Пит Кривощеков, к которому приезжали системные люди со всего бывшего СССР. В записной книжке у них имеется адресок: Алма-Ата, ул. Грушевая, 53. Пит знал многих — Ник Погодин, Гуру и др.
— Ника Погодина мы когда-то знавали в Крыму, в 81 году. Вместе жили в палатках на побережье, в Ласпи. Больше я его не встречала. Про Гуру я уже рассказала. Никакой истории возникновения «системы» я не знаю — об этом ходит масса легенд и мифов. Я при этом не присутствовала, пришла на готовенькое.
В этой связи вопрос: понравился ли фильм Гарика Сукачева «Дом солнца?»
— Нет, не понравился. Я, конечно, не стала смотреть его целиком, но честно полистала. И сказала: «карамельная фабрика». Могу повторить эти слова. Впрочем, такой же карамельной фабрикой являются многие западные образцы, например, «Волосы» Формана. Почему-то люди не умеют нормально говорить о таких вещах: или мажут все карамелью, или дерьмом.
Как ты относишься к творчеству и к личности ЕГОРА ЛЕТОВА?
— Егор Летов вне всяких списков, «снаружи всех измерений». Это одна из самых значимых фигур нашего времени. Которое истекло. Ну и ладно.
Хочется поговорить о твоих литературных изысканиях. Имена поэтов-обэриутов в советское время были закрытыми, за ними тянулся шлейф таинственности и особости. Твой выбор в их изучении был не случайным? Что тебя в них поразило?
— Я впервые прочитала «взрослые» вещи Хармса классе в десятом (сестра принесла самиздатский сборник) и поразилась, что я, «такая умная», не могу понять, почему это смешно. Позже, когда шла в аспирантуру, приняла хулиганское решение — написать об этом диссертацию. Интересно ведь было не защититься и получить корочки, а понять что-то важное для себя. Вроде поняла.
Как в этот период работалось с Мариэттой Чудаковой?
— Очень хорошо. Она большой молодец, спасала меня от нашего ученого совета, который пару раз меня чуть не выгнал с моей хулиганской темой и неудовлетворительным поведением.
Если поэты-обэриуты от окружающей действительности, по сути, превратившейся в драконью пасть, спасались смехом и отстранением, выдумывая свой мир, то чем, на твой взгляд, отличается реальность сегодняшнего дня? И как приходится с ней быть теперь, особенно таким личностям, как ты?
— «Делай, что должно, и будь что будет». Главное — оставаться самим собой и не давать задурить себе голову.
Была ли ты ходоком на Болотную? Иль ты как-то иначе бунтуешь против нее (действительности)? К примеру, своими удивительными песнями?
— Моя действительность совсем другая, и бунтовать мне против нее ни к чему, потому что я сама ее формирую. Чего и всем желаю. Моя действительность — это мои друзья, мой дом, моя семья, мои концерты, мои песни. Против чего тут бунтовать? А в массовых пиар-акциях мне участвовать незачем.
Я знаю, что папа твоего сына и твой первый избранник, известный писатель, Егор Радов. Как-то в одном из своих теле-интервью Римма Казакова сказала о нем, своем сыне, что по силе дарования он был на наравне с Пелевиным. Но его литературная судьба была менее успешной.
Ты согласна с ее мнением? Ваши точки соприкосновения? Почему расстались?
— Егор был совершенно невыносимым человеком. Интересным, ярким, но крайне авторитарным, непредсказуемым, бешеным. Таким людям нужны настоящие писательские жены, которые в них полностью растворяются. Я первое время очень старалась, потом не выдержала. К тому же он не был моим «избранником» — скорее я была его избранницей. Я в те времена была не избалована мужским вниманием и просто не смогла устоять против такого напора. Но если бы я осталась с ним, никакой Умки бы не было. Не знаю как для человечества, а лично для меня это было бы большой потерей.
Егор, безусловно, был талантливым писателем, но в число моих любимых не входит. Между прочим, наш сын, Алексей Радов, тоже писатель, и крайне интересный. Но пока это еще мало кому известно.
А как ты относишься к Пелевину?
— С огромным интересом и уважением. С нетерпением жду каждую его новую вещь. Без преувеличения это единственный на сегодняшний день писатель, который действительно мне интересен. Правда, более ранние вещи мне нравятся больше — «Омон Ра», «Жизнь насекомых», рассказы. Похоже, он настолько торопится сказать что-то крайне важное, что не успевает это написать как следует. Но его можно понять.
Ты в недавно выпустила новую книжку «Для детей и дураков» — можно о ней пару слов?
— Это не новая книжка в полном смысле слова. Это избранные стишки с картинками. Вообще сборник «Стишки» мы выпускаем самиздатом уже много лет, постоянно добавляя к нему что-то новое. А тут издательство ОГИ, с которым я сотрудничала как филолог, готовя издания Введенского и Вагинова, предложило мне выпустить мою собственную книжку. Я смекнула, что можно заодно показать народу картинки моей невестки, Кристины Радовой. Она не профессиональный художник, но очень одаренная девочка и, мне кажется, могла бы быть отличным книжным графиком. Когда человек сидит с маленьким ребенком, ему такого рода пиар не помешает. Получился, так сказать, семейный подряд.
Ты ведь занималась литературными переводами. Каковы твои критерии, как переводчика? Что важнее — создать самодостаточное произведение или попытаться сохранить близость к оригиналу?
— Я до сих пор иногда перевожу. Это особый склад ума, и это очень интересно. Другое дело, что на это никогда нет времени. Сейчас ОГИ собирается издать двуязычную русско-литовскую книгу — стихи Гинтараса Патацкаса в моих переводах, слегка сокращенное (и с добавлением оригиналов) переиздание книжки 20-летней давности. Прекрасный поэт, лучший, наверное, из живущих в Литве, а у нас его почти не знают.
О переводе я могу говорить долго, но не буду. Скажу только, что выбора тут не должно быть. Любой перекос — в сторону создания оригинальной вещи или в сторону следования букве оригинала — неправилен. Перевод — это синтез. Ныне в России искусство перевода переживает черные деньки, хотя есть и отдельные исключения. В целом же переводные книги чаще всего невозможно читать. Люди не знают ни родного языка, ни того, с которого переводят. Это частный случай общей тенденции к росту количества и потере качества.
Возможно, твои родители передали тебе эту профессию из рук в руки? А что еще ты взяла от них? Они живы?
— Да, эту профессию, как и многое другое, передали мне родители. Они уже умерли. Наша постперестроечная медицина не особо старалась их спасти, а денег на дорогое лечение у нас не было.
А в твоем творчестве сначала рождается «слово», затем уже ты подбираешь музыку?
— На вопрос о том, как делаются песни, я уже неоднократно отвечала. Повторю: писать музыку «на слова» — будь то свои или чужие — недопустимо, получается мертвяк. Песня рождается сразу, музыка и текст вместе. В редких случаях музыка чуть-чуть опережает.
Ань, ты много путешествовала по городам и весям, по странам и континентам, не прячешься от жизни, не врешь и не лукавишь. Твой быт оставляет желать лучшего. Пожалуйста, скажи, какую тропку ты видишь для своего внучка Платона, а в его лице, следом идущим после нас детям?
Жива ли сегодня идея «ДЕТЕЙ ЦВЕТОВ» в мире, становящимся прагматичнее и технологичнее? Или она осталась в прошлом как одна из самых красивых, но все же утопичных идей?
— Возражаю. У меня отличный быт. Лучшего не надо. Ну, а что приходится все время ездить — так я сама это выбрала и иначе не могла бы. Я далеко не идеолог, меня интересует только практика. Что касается Платона… Сложный вопрос. Мир изменился. Я стараюсь не думать о будущем — будущее, как сказал Пастернак, «худшая из абстракций», ибо его не существует. Из последних сил надеюсь, что Платон будет счастлив.
Если б мы нашли таки спонсоров и пригласили тебя в Алматы, ты б приехала?
— Почему бы и нет? Да и спонсоров особых не нужно — у меня не запредельные гонорары, я езжу в плацкарте и работаю от входа.
Как настроение — уже новогоднее? Твои пожелания себе и людям?
— Самое главное — побольше чувства юмора. А то с этим концом света многие совсем с ума посходили. Без чувства юмора в нашей стране вообще не проживешь.
Москва-Алма-Ата,23.12.12
